Сюрреализм второго призыва возник в Украине в конце 20 века и получил свое распространение в 21 веке — веке информации. На славянских землях прошло возрождение концепции и практики сюрреализма сразу после окончания советского периода плоской позитивной культуры, где господствовал, как основной метод творчества, — метод реализма. Таким образом, приход сюрреализма в какой – то степени закономерен, так как последний ставит своей задачей преображение духовной жизни украинского общества, изменение общественных устоев в связи со сменой способа производства и, как следствие, ассимиляцию культуры капиталистического общества на всех уровнях общественной жизни.
Проиллюстрируем на примере творчества пионерки украинского сюрреализма Татьяны Алюновой становление сюрреализма как метода, в частности метода орфеевской школы поэзии.

(Орфеевская школа поэзии возникла в 2000 году, имеет свою программу, манифест, теорию литературного процесса, использует методы реализма, акмеизма, сюрреализма и др., издает ежемесячный художественно — литературный журнал "ОРФЕЙ".)

Сюрреализм — это исследование, призванное разрешить вечные трудности жизни отдельного человека, ставит своей задачей раскрепостить его дух; это исследование устремлений духовного человека, использующее технику образного мышления.
Пишущий мыслитель, претендуя на младенческое бездумье, пытается проникнуть в подполье СОЗНАНИЯ, при этом отбросив логику и аналитику, доверившись интуиции и ясновидению. Метод сюрреализма — это приемы письма плюс советы, как простого человека превратить в ясновидящего, при этом главным является фиксация толчков подсознания, выдающего сопряжение несопоставимых вещей и понятий.

 
Разбилась чернильница ночи,
Прошел за окном птицепад.
И времени жуткий кусочек
Лениво жует циферблат.
                        Т. Алюнова
 
Сюрреализм (сверхреализм) возник, как авангардистское течение, в начале 20 века во французской литературе, затронув живопись, скульптуру, театр, кино. У истоков течения находился журнал «ЛИТЕРАТУРА», основанный Л. Арагоном, А. Бретоном, Ф. Супо, который просуществовал пять лет (1919-1924). Я выделил более десяти существенных признаков сюрреализма как метода в литературе, который проиллюстрирую на примере творчества Т. Алюновой (1959-1998)…
(полностью статья распечатана в книге СУДАКСКАЯ ЧАЙКА)

Президент ГОСПА ОРФЕЙ Анатолий Шамов

Роман с одной книгой (опыт рецензии)
 
Стихи, написанные рукой поэта, обладают свойством жить и после смерти их автора, уже самостоятельно. Особенно, если они вышли отдельной книгой, были сформированы в виде отпечатка характера, личности написавшего их человека. Тогда книга становится носителем информации о человеке, его чувствах, мыслях. Ведь стихи не лгут. Человек пишет книгу в виде рассказа о времени и о себе, даже не думая, что когда – нибудь эта книга поможет другим людям, не успевшим при жизни познакомиться с ее автором, все же познакомиться с ним после. Книга — это одна из форм личного бессмертия. Так было у меня с книгой Т. Алюновой. Само название книги «Роман с одним городом» очень романтично, книга явно написана о любви, объектом которой выбран город — совокупность улиц, домов, деревьев, людей, птиц и других явлений природы. Поэт не может любить только человека, вырванного из контекста, нет любовь — всеобъемлющее понимание мира и слияние с ним. Проходит любовь человека к тебе, но остается любовь твоя к этому человеку, к городу, к совокупности всего контекста времени. Ибо это становится уже историей, а потом мифом, а затем мифом себя. А от мифа себя никуда не деться, это твое уже вечное звучание, когда вчера становится завтра и вечно. Миф можно только доработать. Доработать до той высоты себя, до того пронзительного чувства неизбежности происходящего, до которого нет никому дела, ибо это твоя жизнь, так ты хочешь, чтоб она случилась. Большой поэт — это всегда миф. Миф, несмотря ни на что. Человеческое поднимается до высоты трагедии.

(полностью статья распечатана в книге СУДАКСКАЯ ЧАЙКА)

Член ГОСПА ОРФЕЙ Галина Порублёва

Еще обостреннее звучит слово у судакской поэтессы Татьяны Алюновой. Ее стихи вспарывают ментальный слой, заставляя читателя испытывать совершенно отвлеченную тоску по несбыточному. Мир Татьяны Алюновой сюрреалистичен, заполнен яркими пятнами-образами:
 
«О, Господи, как ангел одинок,
Что в сердце бабочки не пожелал проснуться.
Она с утра тонула в тонком блюдце,
И пах наркозом виноградный сок».
 
В стихах Татьяны как никогда трубно звучит тема вселенского, отчаянного, безумного одиночества поэта-отшельника, не понятого современниками. Она пишет о себе: «...лучшее, что вы можете сделать для человека — это оставить его в покое. Ибо нет у него иной собственности, кроме Одиночества». И действительно, как понять, если для тысяч туристов летний Судак — земля обетованная, а у поэтессы «Июль был черен. Злился зной. И, захлебнувшись духотой, день мучился жары укусом». Полярное видение мира все больше и больше отдаляло Татьяну от реальности, и мир потусторонний уже не казался ей устрашающим, скорее — привычным и таким же скучным, как и этот
 
Лежала в небе мертвая звезда
С дырой огромной черною навылет.
Асфальтовые реки к морю плыли
Сквозь черно-голубые провода.
Читала смерть точеные стихи,
И падали на мостовую птицы.
И окна опускали лица
И были веки их сухи...
 
Когда смерть становится обыденной, поэт уходит. Ушла и Татьяна Алюнова, ушла в полном расцвете сил, ушла непризнанная, нераскрывшаяся, отторгнутая от жизни смертельным недугом. Она прожила всего сорок лет. Ее жизнь «... выпита стихами», ее «... время брошено к ногам». И — предчувствие будущего: «...Я стану белой птицей В последнем своем рожденье». Уход из жизни поэта — не потеря в том суровом смысле, который мы выказываем. Ибо мы имеем в виду уход живого человека. Но кто из нас задумывается о человеке – Творце? Кто из окружающих, провожая в последний путь Человека, может осознать, что вместе с ним уходит огромная Вселенная с собственными причинно – следственными законами? Только единицы — такие же Творцы. Поэзия неизмеримо далека от массового искусства, она предельно камерна, личностна, откровенна. И для меня уже неважно, что нет Татьяны Алюновой, Сергея Чубко, Зигмунда Левицкого... Для меня они живы до тех пор, пока я читаю их стихи, ощущаю настроение и понимаю, что для них никогда не существовало времени! Каждое стихотворение — это пойманный в силки личного таланта срез мира, оставшийся в нем навсегда. Но — не застывший мертвым изваянием, а живой, бурлящий, изливающийся через край каждым словом. Такова поэзия.

Член Союза писателей Ирина Сотникова
 45-летию со дня рождения Татьяны Алюновой посвящается.

О ФИЛОСОФСКОЙ СТОРОНЕ ВОПРОСА В ТВОРЧЕСТВЕ ТАТЬЯНЫ АЛЮНОВОЙ
 
В этом контексте провел беседу с Алюновой Еленой Фоминичной философ, кандидат философских наук Педченко Станислав Маркович из Москвы.
Станислав Маркович: «Как должно было быть прекрасно рядом с Татьяной, т.к. она была богато одарена и сумела через себя пропустить такие глубокие философские учения великих  —  Антуана Сент-Экзюпери, Бона, Стена Грофа, религии многих конфессий, таких как буддизм, индуизм, христианство и все это красиво преподнесла читателю в книге «Роман с одним городом». Чувствуется, что хорошо знала учение Стена Грофа по трансперсональной психологии. Стен Гроф — чех (он из Праги), его пригласили в США как специалиста по данному учению. В Москве открыт институт по трансперсональной психологии (ректор Майков Владимир). А Татьяна для себя освоила и это учение».
Елена Фоминична: «Но именно эта часть романа вызывает у читателей разнотолки».
Станислав Маркович: «Это неважно, а важно то, что это вызывает неординарное, тонкое понимание жизни, какова она есть (без концепций и догм). Книга, безусловно, полезна, расширяет кругозор через простую современную жизнь. Предлагает смотреть на жизнь под разными углами, расширяет сознание и понимание через остроту сюжета, нестандартности. Но не надо судить ни тех, кто ее не понимает, ни тех, кто готов пропустить это через себя, ибо ничего нет у нас от самого себя, но от Бога».
Елена Фоминична: «Легко сказать  не судить, но ведь «глухие» к понимаю этой тонкой философии дали ей диагноз и ее закрыли в психушку на неделю».
Станислав Маркович: «Если это Господь допустил, то такова была Его воля и это надо знать и простить тем, кто это сделал».
Елена Фоминична: «Получается, что надо жить по слову поэта «... Хвалу и доброту приемли равнодушно и не оспаривай глупца...».
Станислав Маркович: «Не суди и не будешь судим». Дело в том, что без этого понимания люди растрачивают впустую драгоценную энергию на выяснение, кто прав, а кто виноват. Философский талант и знания Татьяны Алюновой оригинально выражены в ее книге, она подарила читателю эту прекрасную сторону жизни, пропустив ее через себя.
Газета «Судак + ВЕРОНИКА» №9, 7 мая 2004г.

МЯТЕЖ СЕРДЦА
 
Есть жизнь поэзии, есть жизнь пишущего стихи, прозу, картины, музыку — можно сказать, есть бытие Творца и его быт. Как правило, это две стороны медали, две разные — одной, единственной медали. Люди узнают первую, творческую и начинают придумывать, создавать вторую; в этом процессе начинают созданное их воображением воспринимать реальностью. Узнав, услышав о некоторых фактах из жизни поэта (артиста), разрушающих их представление, расстраиваются, разочаровываются не в одной стороне, а во всей медали...
Хочется, конечно, очень хочется, чтобы О. Мандельштам был красивее и с менее трудным характером, а М. Лермонтову больше повезло с ростом, Гоголю — с носом, с характером... Но, тогда это были бы другие стихи, проза, ибо «Демон» не может родиться в не мятежной, гармоничной Душе.
Личный опыт творца, Его ощущения он облекает в слова, Его слова. Как? Неплохо, хорошо, талантливо, гениально. Поэзию я воспринимаю как мироощущение через слова. Значит, справедливо и наоборот — через слова к мировоззрению и образу, жизни творца. Его слова, образы, метафоры, символы — ключ к его жизни; ибо они из Его жизни, даже если эта жизнь отчасти выдумана: все мы придумываем свою жизнь, кстати, выдумка чаще дает больше информации, чем честно перечисленные факты...
И еще нужно отстраниться от факта ухода творца, чтобы жалость не ослепила, не затмила глаза, уши, ум — не исказила оценку. Я встретилась с Татьяной Алюновой в конце мая 2000 г. в Новом Свете. Ее мать принесла «Роман с одним городом» — единственную, выпущенную незадолго до ее неожиданного ухода из жизни, книгу. Кроме того, была поэма «Распятие стрекозы». Шел второй день дождь, и две петербуржанки коротали непогоду за чтением вслух и потому без суеты, внимательно, вдумчиво вникали в текст. Подруга с выражением читала, я слушала прозу, стихи под не перестающий шум моря, ветра, дождя, прося перечитать отдельные куски. Постепенно начинал…
(полностью статья распечатана в книге СУДАКСКАЯ ЧАЙКА)

Галина Варик — Лысенко. Новый Свет, Санкт — Петербург.

«Наш роман длится уже не первый год, но мы с тобой так ничего и не поняли друг о друге…»
Т. Алюнова
«Роман с одним городом. 1998г.
«Уже почти год, как мы влюблены друг в друга. Мы мерзнем и грустим в унисон с бродячими собаками и дворовыми черешнями. От нас пахнет соляркой и кофе, мы обожаем стендалевскяе закаты и плюемся никотином. Мне страшно…, когда ты неуклюже подставляешь мне шершавые ладони скверов и пятачков, а новокаиновый свет твоих фонарей значительно облегчает поиски моего одичалого ЭГО... О, мой город Гув. Ты не понравился мне с первого взгляда, и ты даже не пытался меня приручить. Твое безразличие было настолько естественным, что я, наконец, тебя заметила...»
Мой гадкий Гув!.. Такой непричемный, старый-престарый, провинциально-засахаренный, с подгоревшим тортом генуэзской крепости в теплохолодно-конфетно-оберточном пейзаже и недожаренными тюльпанами на аллее (хотя на той аллее растут, пожалуй, только кипарисы) — на той аллее, где я сидела и плакала в свое удовольствие... сидела и ревела по правилам всех брошенных женщин». «Роман с одним городом» вышел незадолго до смерти автора — Татьяны Алюновой. Этих строчек не найти в окончательной редакции. Они взяты из черновой рукописи, поскольку не были опубликованы. Город Гув — это мы с вами. Это ко всем нам относятся её слова: «...мы с тобой так ничего и не поняли друг о друге». Не только не поняли, но и не знали...
 
Родилась она в 1959 году в Ангарске Иркутской области, где ее отец, Виталий Прокопьевич Алюнов, работал на строительстве химкомбината. В 1962 году семья переехала в поселок Переяславку района им. Лазо Хабаровского края, где родители
занимались мелиорацией дальневосточных земель. В 1963 году, когда младшей дочери Наташе исполнился год, вернулись в Новочебоксарск Чувашской АССР. Здесь Таня в 1966 году пошла в первый класс и за восемь лет несколько раз меняла школу из-за переездов родителей в пределах города. Правда, школ в Новочебоксарске было всего две. Училась Таня хорошо и легко. Помогать ей было некому. Мать работала нормировщиком, обрабатывала 10 соток огорода, стояла в очередях. С дочерью они решили, что заниматься она будет сама. Лишь только однажды, в 3 классе, сидя над задачей, она обратилась к матери за помощью со словами: «Эта задача неправильная, на нее нет ответа...» А когда сдавала экзамен по русскому языку, учительница сказала. что «Таня получила «5», но нет другой оценки, можно поставить и выше». Летние месяцы Таня проводила на родине отца в деревне Янтиково Чувашской АССР, в доме деда Прокопия Алюнова. После окончания 8 класса она поехала в Феодосию и поступила в политехникум на отделение приготовления пищи. Жила в общежитии. В эту же осень родители приехали проведать дочь. Им понравился Крым, и они стали искать здесь работу. Отец устроился начальником стройучастка в Черноморском. Его назначили на строительство жилого дома. В самые краткие сроки, с ноября по февраль, дом был сдан. За хорошую работу отец получил в нем квартиру. Вскоре Таня вышла замуж, но брак, к сожалению, не удался. В Черноморском она работала поваром в детском саду, а позже — начальником отдела кадров в райпищекомбинате.
Квартиру в Чебоксарах удалось поменять на Судак и разменять на Новый Свет, где Таня стала работать администратором на базе отдыха «Крымсовхозвинтреста». Семейная жизнь не складывалась, муж пил. Пытаясь уйти от одиночества и переживаний, она стала шить. Ей купили машинку и по журналам она моделировала одежду.
Первые стихи появились в  1982 году. Поводом к этому послужила нечаянная встреча в баре тургостиницы «Горизонт». Но это уже страница из ее личной жизни, которой мы касаться не будем...
(полностью статья распечатана в книге СУДАКСКАЯ ЧАЙКА)

Поэт, писатель Юрий Белов

ПОСВЯЩЕНИЯ

АЛЕКСАНДР ТРИБУШНОЙ
 
Поэтессе Татьяне Алюновой
 
Уже кончается дорога...
Уходит жизни свет из глаз.
Не оставляйте, ради Бога,
Друзья мои, меня — без вас.
Зачем спешить, когда мы рядом
Шагали вместе столько лет,
Когда одним лишь только взглядом
Друг друга можем мы согреть?
Хочу вам, милые, признаться,
Что нелегко войти во тьму,
Но тяжелее оставаться
На этом свете одному.

АНАТОЛИЙ ШАМОВ

поэтессе Т.А.
 
Летела белая стрела с Девичьей башни
И тетива её звала к себе напрасно.
 
У белой чайки Судака еще есть море,
Еще стрела от тетивы не целит в горе.
Мечта с талантом в ней живут неразделимы,
В сюрреалистическом письме слова любимы.
Летела черная стрела от зла  попала...
 И чайки белой среди нас не стало.
Друзья уходят, дверь открыв однажды,
Ведь путник в мир потусторонний — каждый.
Летела белая стрела с Пастушьей башни,
В наших сердцах огонь зажгла — вчерашний.
Мы Божьей милостью живем и жили,
Уходит белый свет из глаз — мы были...

***
Египетской царице — Татьяне Алюновой
 
Лучи зари позолотили склоны,
И первый голос дня рассеял мрак.
«Все будем там», — деревьев шепчут кроны,
Застывшее лицо, плита, здесь поэтессы прах.
Глазами камня смотрит прямо в душу:
«Я чайкой белой к вам, друзья, вернусь...»
Уйду, но за глазами этими опять соскучусь,
В облик царицы подсознательно влюблюсь.
Прощальным светом занялся закат,
Пылинка дальних стран на каменных страницах.
Покоится пиит без славы и наград,
Имя царицы Нифертити пусть в сердцах хранится.
Тайны хранят века под камнем, нам являют,
В лицах, умах те тайны оживают.

ЕКАТЕРИНА ТОПОЛЬНАЯ

Т. Алюновой
 
По клавишам ночь ударяет,
В агонии бьется душа.
Под утро звезда исчезает,
Другая взойдет не спеша.
Как чья-то не спетая песня
На фоне огней золотых,
Погибнет звезда в поднебесье,
Отдав жизнь за сказочный миг.
На струнах натянутых нервов
Играет полночный романс.
Поэзия черной пантерой
Разложит коварный пасьянс.
Поэзия станет Голгофой,
Взошедшим туда поклонись.
Кто силою слова высокой
Воздвиг себе вечную жизнь!

АЛЕКСЕЙ ГЕРХАРД

Т. Алюновой


Ты останешься в нашей памяти
Чайкой белой тебе лететь.
Жизнь была твоя вышитой скатертью,
В ней ты много смогла успеть.
Ты останешься дерзкой и смелою,
Шторм любившая ночью седой.
Строчки жгут твои доброю верою,
Чайка-дева, с заветной мечтой

НИКОЛАЙ ШАРЫЙ

Мадонна Крыма
 
I
Крутая волна галькой стежки рисует,
О чем-то летящая чайка кричит...
В халате распахнутом вижу босую
Мадонну, что ловит в ладошки лучи...
Наверно, ей мало и солнца, и ветра,
Ей хочется землю родную обнять.
Судакские башни, бойницы в полметра,
Где вороны крячут средь белого дня.
Торгуют различною снедью базары,
На пляжах тела, даже негде ступить.
Плывут облака, как овечьи отары,
Под солнцем горячим так хочется пить!..
Судакские будни и море людское:
Волнуется, плачет, поет и молчит...
Холодные ветры надвинутся вскоре,
Волною ревущей разбудят вночи.
А нынче — горячий песок под ногами
И думы, как чайки, летящие вдаль.
Ее полуостров воздвигнут богами,
Сама, как богиня! — На сердце печаль.
Рванулися ввысь ее светлые мысли,
Застыв, как жемчужины, в емких словах.
А образ Мадонны уж где-то за мысом —
Осталась на стежке примятой трава...
 
ІІ
Пройтись бы и мне по остывшему следу,
Вдохнуть ароматы таинственных грез.
А время летит сквозь преграды и беды
По рытвинам жизни, любови и слез...
Летящей стрелой удаляются звуки,
А светлая память, родившись, живет.
Мадонна крылами раскинувши руки,
Под парусом слова морями плывет...
Такой остроты и идейного смысла
Не часто в полет отпускает строка.
Поэма любви белой чайкой зависла
Над темной пучиной, уйдя на века...
Но кто-то сонеты любви не уронит,
Подняв, пронесет их, как солнца дары.
Пусть море от тучи и плачет, и стонет,
Гранит обелиска храня от жары.
Высокие чувства к творящей Мадонне
Поднимут других на ее высоту.
Пусть мчатся проблемы в последнем вагоне,
От глаз укрывая свою наготу.
Тускнеют в заказниках Крымские зори,
Мадонна уходит, и стынет песок,
А нам остаются и Черное море,
И белые чайки, Ее голосок...
 
ІІІ
Базарные дебри, палатки цветные,